— Кроме шуток, Гюнтер, когда вы поднялись на борт этой подлодки в Швеции, она называлась иначе и на ней были какие-то нацисты, ведь так? — спрашивает Руди.
— Не припомню ничего подобного. — Бишоф складывает ладони рупором и кричит в открытый люк на блестящей, скругленной орудийной башне: — Есть тут нацисты?
Вопрос разносится по всей лодке, от матроса к матросу: «Наци? Наци? Наци?» В какой-то момент он превращается в «Nein! Nein! Nein!» и, отразившись эхом от стен, вырывается через люк наружу.
Руди босиком взбирается на гладкий корпус «V-Миллион».
— У вас есть какие-нибудь цитрусы? — Он улыбается, демонстрируя десны с малиновыми впадинами вместо зубов.
— Принесите каламанси, — говорит Бишоф одному из матросов. — Руди, специально для вас — миниатюрные филиппинские лаймы в неограниченном количестве. В них столько витамина C, сколько вам в жизни не съесть.
— Сомневаюсь, — отвечает Руди.
Отто с упреком смотрит на Бишофа, который лично виноват в том, что ему, Отто, пришлось провести весь 1944-й и четыре месяца 1945 года на паруснике с четырьмя спутниками. Наконец он спрашивает:
— Этот сукин сын Шафто тоже здесь?
— Сукин сын Шафто погиб, — отвечает Бишоф.
Отто отводит глаза и кивает.
— Полагаю, вы получили мое письмо из Буэнос-Айреса? — спрашивает Руди фон Хакльгебер.
— «Господину Г. Бишофу, до востребования, Манила, Филиппины», — наизусть декламирует Бишоф. — Разумеется, получил, друг мой, иначе бы не знал, где вас встречать. Я забрал его, когда был в городе, наведывался к старому знакомому Еноху Рооту.
— Он был рад?
— Да.
— Как погиб Шафто?
— Геройски, разумеется, — отвечает Бишоф. — И еще одна новость от Джульеты: у тайного общества родился сын! Поздравляю, Отто, с внуком.
На лице Отто наконец появляется мрачное, неуверенное подобие улыбки.
— Как его назвали?
— Гюнтер Енох Бобби Кивистик. Восемь фунтов, три унции — по военному времени просто великолепно.
Все жмут друг другу руки. Неизменно галантный Руди достает гавайские сигары и предлагает отметить событие. Они с Отто стоят на солнце, курят сигары и пьют сок каламанси.
— Мы ждали вас три недели, — говорит Бишоф. — Что случилось?
Нечленораздельное шипение Отто должно выражать крайнее недовольство:
— Прошу прощения, что вам пришлось три недели греть задницы на пляже, в то время как мы плыли под парусом по Тихому океану на вонючей старой калоше!
— Когда мы огибали мыс Горн, у нас сорвало мачту, трое погибли, я лишился глаза, а Отто двух пальцев, не считая других потерь, — извиняющимся тоном говорит Руди. — Сигары подмокли. Весь график пошел к черту.
— Ладно, не страшно. Золото никуда не денется, — отвечает Бишоф.
— Мы знаем, где оно?
— Не совсем. Но мы нашли человека, который знает.
— Несомненно, нам есть что обсудить, — говорит Руди. — Но прежде я должен умереть. Желательно на мягкой постели.
— Прекрасно, — отвечает Бишоф. — На «Гертруде» осталось что-нибудь, что вы хотели бы забрать, прежде чем мы перережем ей глотку, и ракушки утянут ее на дно?
— Утопи эту суку немедленно, — отзывается Отто. — Я с удовольствием полюбуюсь.
— Первым делом надо выгрузить из трюма пять ящиков с надписью «Собственность рейхсмаршала», — говорит Руди. — Они служили нам балластом.
Отто, встрепенувшись, удивленно чешет бороду:
— А я и забыл. — Постепенно события полуторагодичной давности начинают всплывать в его памяти. — Сам же грузил их целый день. Хотелось вас убить. Спину до сих пор ломит.
Бишоф спрашивает:
— Руди, неужели вы умыкнули коллекцию геринговской порнографии?
— Такого рода порнография мне неинтересна, — бесстрастно отвечает Руди. — Там трофейные культурные ценности.
— Но они испортились в трюмной воде!
— Золото. Золотые пластины с отверстиями. Они не боятся воды.
— Руди, мы приехали, чтобы вывозить золото с Филиппин, не привозить новое.
— Не беспокойся, настанет время, вывезу.
— К тому времени у нас будет достаточно денег, чтобы нанять грузчиков, так что бедному Отто не придется снова гнуть спину.
— Грузчики не нужны. Все, что есть на этих листах, я передам по проводам.
Они стоят на палубе «V-Миллион» в тропической бухте и смотрят на закат. Вокруг прыгают летучие рыбы, поют птицы, в цветущих джунглях стоит несмолкаемый гул насекомых. Бишоф пытается представить, как по проводам, протянутым отсюда до Лос-Анджелеса, скользят золотые пластины. Получается плохо.
— Спускайтесь, Руди, — приглашает он. — В вас нужно влить немного витамина C.
Ави встречается с Рэнди в холле гостиницы. Старомодный угловатый портфель перетягивает его набок так, что тощая фигурка асимптотически изгибается, словно былинка на сильном ветру. Они едут на такси в Какую-то Другую Часть Города (Рэнди пока абсолютно не представляет Токио), входят в вестибюль небоскреба и поднимаются на лифте так быстро, что у Рэнди закладывает уши. Когда двери кабины открываются, метрдотель уже встречает их сияющей улыбкой и поклоном, потом ведет в фойе, где ждут четверо: двое молодых подчиненных, Гото Фурудененду и престарелый господин. Рэнди ожидал увидеть хрупкого, благообразного японского старичка, однако Гото Денго крупный, с коротким седым ежиком и крепко сбитый, несмотря на старческую сутулость. С первого взгляда он похож скорее на бывшего деревенского кузнеца или, может быть, на десятника в армии дайме, чем на предпринимателя, однако через пять минут это впечатление рассеивают хорошие манеры, хороший костюм и сознание Рэнди, кто перед ним на самом деле. Гото Денго единственный из всех присутствующих не улыбается до ушей; очевидно, определенный возраст дает право сверлить взглядом собеседников. По обыкновению многих старых людей он как будто бы слегка удивлен, что они все-таки пришли.