Криптономикон, часть 2 - Страница 179

179

Потом открепляет от перфоратора листки с последними сообщениями и кладет их к старым перехватам. Подшивка в руках и кирпич в чемоданчике содержат одну и ту же информацию. Оригинал и единственная в мире копия. Он бегло просматривает их, убеждается, что самые важные сообщения на месте — длинный перехват с координатами Голгофы, и другой, с инициалами Гото Денго. Кладет листки на печку.

Вставляет пачку чистых горячих перфокарт толщиной сантиметров тридцать в приемный лоток перфоратора. Затем кабелем соединяет машину с вычислителем. Теперь вычислитель может управлять машиной.

Уотерхауз запускает программу, которую только что написал, ту, которая генерирует случайные числа в соответствии с функцией Тьюринга. Мигают лампочки, гудит перфосчитыватель, программа загружается в КОЗУ вычислителя. Наконец пауза — функция ждет ввода. Чтобы она заработала, нужно бросить затравку — поток битов. Любой. Уотерхауз, немного подумав, набирает на клавиатуре: КОМСТОК.

Перфоратор начинает гудеть. Пачка чистых карт уменьшается, пачка пробитых в поддоне растет. Когда все сделано, Уотерхауз вынимает одну и просматривает на свет. Узор из маленьких прямоугольных отверстий, пробитых в манильской бумаге. Созвездие дверных проемов.

— Это будет выглядеть как обычное зашифрованное сообщение, — объяснил он Гото Денго, когда они сидели на трибуне, — но… э-э… дешифровщики (он чуть не сказал — АНБ) могут гонять свои вычислители целую вечность, а кода им не взломать — потому что кода нет.

Наконец, перед тем как покинуть лабораторию, он возвращается к печи и подвигает пачку перехватов на листках поближе к запальнику. Огонь никак не занимается, и Уотерхауз помогает ему зажигалкой. Отступает и ждет, пока прогорит вся пачка, и необычная информация будет уничтожена.

Затем выходит в коридор в поисках огнетушителя. Наверху, у рации, столпились ребята Комстока и ржут, как лошади.

Проход

Звон в ушах постепенно стихает. Бишоф встает с палубы и говорит:

— Погружаемся на семьдесят пять метров.

Циферблат глубиномера показывает двадцать. Сейчас это не лучшая глубина — метрах в ста над ними кружит бомбардировщик, его экипаж устанавливает взрыватели глубинных бомб на те самые двадцать метров.

Стрелка, однако, не движется, и Бишофу приходится повторить приказ. Оглохли, что ли, все от взрыва? А может, повреждены рули?

Бишоф прижимается головой к переборке и, хотя слух уже не тот, различает завывание турбин. По крайней мере силовая установка в порядке. Они могут двигаться.

Но «каталины» могут двигаться быстрее.

Что ни говори о старых громыхающих дизельных подлодках, на них по крайней мере были орудия. Можно всплыть, выйти на палубу, на воздух и солнце, и отразить удар. У «V-Миллион», плавающей ракеты, единственное оружие — скрытность. На Балтике это то что надо. Но здесь Миндорский пролив, океан прозрачен, как стекло. «V-Миллион» словно висит в воздухе на роялевых струнах прожекторных лучей.

Стрелка шевельнулась, миновала отметку «25». Бишоф чувствует, как пол прогибается под ногами от взрыва очередной глубинной бомбы. Сдетонировала слишком высоко, можно не опасаться. По привычке он бросает взгляд на указатель и попутно примечает время: 17.46. Солнце садится, его лучи отражаются от ряби на воде, и пилотам непросто разглядеть лодку сквозь завесу бликов. Еще час, и «V-Миллион» станет совершенно невидима. Бишофу останется только аккуратно отмечать скорость и курс, и можно будет, не всплывая, определять свои примерные координаты. Так за ночь лодка минует Палаванский проход или свернет на восток, через Южно-Китайское море — как им будет угодно. Больше всего он бы хотел высадиться в укромной пиратской бухте на северном побережье Борнео, жениться на симпатичной горилле и обзавестись небольшим семейством.

На циферблате глубиномера стилизованными буквами написано «Tiefenmesser». Нацисты любят старинный готический шрифт. «Messer» означает «измерительный прибор», а также — нож. «Das Messer sitzt mir an der Kehle» — «С ножом у горла», лицом к лицу с судьбой. Не дай бог, чтобы нож, приставленный тебе к горлу, двигался, как сейчас стрелка Tiefenmesser'а. Каждая черточка на шкале — метр воды, отделяющей Бишофа от солнца и воздуха.

— Хочу быть «мессершмиттом», — бормочет Бишоф. Messerschmidt — это тот, кто бьет молотом по ножу. А кроме того, замечательная штука, которая летает.

— Ты еще увидишь свет и вдохнешь свежего воздуха, Гюнтер, — говорит Рудольф фон Хакльгебер, гражданский математик, совершенно неуместный в рубке подводной лодки во время смертельного боя.

Хорошо, что Руди сказал это. Очень любезно выразил поддержку. Однако жизнь каждого моряка и сохранность золота на борту зависят от Бишофа, его душевного равновесия и особенно уверенности в себе. Иногда, если хочешь жить и дышать завтра, надо сегодня нырнуть в черную бездну, и это подвиг веры — в субмарину, в команду; веры, по сравнению с которой меркнет экстаз святого.

Бишоф вскоре забывает предсказание Руди. Доброе слово придает сил, как и слова остальных членов экипажа, улыбки, ободряющие жесты, хлопанье по плечу; мужество, инициатива и смекалка людей, когда они ремонтируют поврежденные трубы или перегруженные двигатели. Сила придает Бишофу веры, а вера делает его хорошим капитаном. Можно даже сказать, лучшим в мире. Хотя Бишоф знал капитанов и получше — их тела погребены в сплющенных подводных лодках на дне Северной Атлантики.

Солнце заходит, как будет заходить всегда и для всех, даже для загнанной субмарины. «V-Миллион» втиснулась в туннель Палаванского прохода и несколько часов несется по нему с совершенно невероятной скоростью двадцать девять узлов — в четыре раза быстрее, чем можно ожидать от подлодки.

179