Криптономикон, часть 2 - Страница 20

Рэнди вынимает кирпич. В штабеле образуется дыра, но за ней — еще одна коробка с точно таким же военным моряком. Они словно маршируют из шкафа бравой шеренгой. «Полностью сбалансированный завтрак», — говорит Рэнди. Потом хлопает дверцей и размеренной, нарочито спокойной походкой идет в комнату. Здесь он обычно ест, как правило — лицом к тридцатишестидюймовому телевизору. Ставит на стол пиво, пустую тарелку, кладет рядом столовую ложку — такую большую, что в большинстве европейских культур ее сочли бы половником, а в большинстве азиатских — сельскохозяйственным инструментом. Извлекает стопку бумажных салфеток — не бурых, из вторсырья, которые не намокают, даже если их окунуть в воду, но антиэкологичных, ослепительно белых, мягких и жутко гигроскопичных. Идет на кухню, открывает холодильник, лезет в самую глубь и находит нераспечатанную упаковку стерилизованного молока. Вообще-то стерилизованное молоко не обязательно хранить в холодильнике, однако технология требует, чтобы температура молока приближалась к точке замерзания. У дальней стенки холодильника — вентиляционная решетка, куда дует холодный воздух непосредственно от фреонового змеевика. Рэнди всегда ставит молоко прямо перед решеткой. Не слишком близко — иначе пакеты перекроют ток воздуха, — но и не слишком далеко. Холодный воздух видно по облачкам сгустившегося пара, надо просто посидеть перед открытым холодильником и внимательно изучить характеристики потока, как делают инженеры, когда испытывают автомобиль в аэродинамической трубе. В идеале пакеты со всех сторон обтекает равномерный поток — так достигается наилучший теплообмен через многослойную упаковку. Молоко должно быть таким холодным, чтобы пакет при нажатии твердел от кристалликов льда, вызванных из небытия движением жидкости.

Сегодня молоко почти, но не совсем такое холодное. Рэнди несет его в комнату, держа полотенцем, чтобы холод не обжигал руки. Ставит кассету, садится. Все готово.

Это одна из серии видеокассет, отснятых в пустом баскетбольном зале с кленовым паркетом и неумолимо ревущей вентиляцией. На кассете юноша и девушка — оба гибкие, привлекательные, одетые как в рекламе ледового шоу — выполняют простейшие танцевальные па под аккомпанемент хрипящего репродуктора на линии штрафного броска. До боли понятно, что снимает третий сообщник, обремененный любительской видеокамерой и расстройством вестибулярного аппарата, которым хотел бы поделиться со зрителями. Танцоры с упорством аутистов повторяют элементарные движения. Оператор каждый раз начинает с общего плана, потом целит им под ноги и, как бандит, куражась над жертвой, требует плясать, плясать, плясать. В какой-то момент у юноши на поясе звонит пейджер, и сцену приходится сократить. Ничего удивительного: это один из самых популярных танцевальных инструкторов в Маниле. У его партнерши тоже не было бы отбоя от учеников, если бы больше мужчин в городе желали обучаться бальным танцам. А так она еле-еле зарабатывает десятую часть тех денег, которые получает партнер, давая уроки нескольким придуркам и неуклюжим подкаблучникам вроде Рэнди Уотерхауза.

Рэнди зажимает коробку коленями заклеенной стороной от себя и, работая двумя руками одновременно, ведет пальцами под клапаном, стараясь не совершать резких движений и сильнее давить там, где упаковочная машина оставила больше клея. Несколько долгих, напряженных мгновений ничего не происходит; невежественный или невнимательный наблюдатель решил бы, что Рэнди не продвинулся ни на йоту. Наконец клапан отходит по всей длине. Рэнди не выносит мятые или, что еще хуже, рваные крышки. Нижний клапан держится всего на нескольких каплях клея. Рэнди отлепляет его и видит пухлый, лучезарный пакет. Утопленная в потолке галогенная лампа сквозь дымчатую пленку озаряет золото — везде отблески золота. Рэнди поворачивает коробку на девяносто градусов, чтобы длинная ось указывала на телевизор, зажимает между коленями, берется за пакет и аккуратно раздвигает края. Термошов поддается с тихим урчанием. Теперь, когда матовый барьер устранен, отдельные подушечки «Капитанских кранчей» вырисовываются в галогенном свете с неестественной четкостью. Нёбо у Рэнди пульсирует от предвкушения.

Инструкторы в телевизоре закончили показывать основные па. Мучительно видеть, как они выполняют обязательную программу: они должны сознательно забыть все, что знают о профессиональных фигурах, и танцевать, как после инсульта или тяжелой черепно-мозговой травмы, при которой утрачены не только мелкая моторика, но и все панели в модуле эстетического распознавания. Другими словами, они должны танцевать, как Рэнди Уотерхауз.

Золотистые подушечки «Капитанских кранчей» сыплются в тарелку со звоном, будто переламываются пополам тонкие стеклянные палочки. Крошечные осколки разлетаются по белой фарфоровой поверхности. Есть готовые завтраки — танец, требующий компромиссов. Большая миска размокших в молоке хлопьев — признак новичка. В идеале абсолютно сухие подушечки и криогенное молоко должны находиться в контакте как можно меньше, а реакция между ними — происходить только во рту. Рэнди составил мысленные чертежи специальной ложки, у которой вдоль ручки проходила бы трубка с маленьким насосом для молока: набираешь сухих подушечек, жмешь большим пальцем на кнопку, и молоко поступает в ложку, как раз когда ты заносишь ее в рот. Другой хороший, хоть и не идеальный способ — класть в тарелку совсем немного хрустиков и съедать их быстро, пока они расползлись в склизкое месиво, на что, в случае «Капитанских кранчей», уходит примерно тридцать секунд.