— Отправляйся туда, Бобби Шафто! — говорит Генерал. — Отправляйся туда и скажи, что я возвращаюсь.
Шафто помнит роль и знает свою реплику.
— Сэр! Есть, сэр!
С точки зрения якобы привилегированных белых технократов вроде Рэнди Уотерхауза и его предков по мужской линии, Палус — одна большая природная лаборатория нелинейной аэродинамики и теории хаоса. Жизни здесь немного, поэтому наблюдателю не слишком мешают деревья, цветы, фауна и линейно-рациональные творения человеческих рук. Влажные, теплые тихоокеанские ветра утыкаются в Каскадные горы и, просыпавшись снегом на радость сиэтлским горнолыжникам, сворачивают на север к Ванкуверу или на юг к Портленду. Соответственно поставки воздуха в Палус осуществляются с Юкона или из Британской Колумбии. Он (предполагает Рэнди) течет над плоским, как блин, вулканическим пенепленом центрального штата Вашингтон более или менее сплошным ламинарным потоком и, попадая в холмистый Палус, растекается на систему рек, речушек и ручейков, расходящихся у голых возвышенностей и сливающихся в сухих ложбинах. Однако ему никогда не восстановиться в прежнем качестве. Холмы вносят в систему энтропию. Она, как пригоршня пятаков в квашне с тестом, может сколько угодно перемешиваться туда-сюда, но никуда не денется. Энтропия проявляет себя в завихрениях, резких порывах и эфемерных смерчах. Все они прекрасно видны, потому что летом воздух наполнен пылью и дымом, а зимой метет поземка.
Песчаные смерчи (зимой — снежные) такое же обычное явление в Уитмене, как крысы — в средневековом Гуаньчжоу. Маленький Рэнди по дороге в школу провожал песчаные смерчи. Попадались крошечные — такие, что их почти можно было взять в руку, — а бывали и миниатюрные торнадо пятьдесят-сто футов высотой: они возникали над холмами или магазинами, словно библейские пророки, пропущенные через малобюджетную кинотехнологию и тоскливый буквализм режиссера послевоенных эпических картин. По крайней мере люди, приехавшие в Палус впервые, пугались до судорог.
Когда Рэнди становилось скучно в школе, он наблюдал в окно, как смерчи гоняются друг за другом по пустой игровой площадке. Иногда смерч размером с легковушку пробегал по футбольному полю между качелями и с размаху врезался в лазалку — травмоопасную, выкованную средневековыми кузнецами и вмурованную в бетон, настоящее орудие дарвиновского естественного отбора, рассчитанное на выживание сильнейших.
Окутав лазалку, смерч словно замирал. Он полностью терял форму и превращался в клуб пыли, которая начинала медленно оседать, как и положено веществу тяжелее воздуха. Однако вскоре возникал по другую сторону лазалки и мчался дальше. А иногда два смерча поменьше разбегались в противоположные стороны.
По дороге из школы и в школу Рэнди подолгу гонялся за смерчами и ставил над ними импровизированные эксперименты, раз он даже выбежал на проезжую часть, пытаясь забраться в самую середину небольшого, с тележку, смерча, и ощутимо получил в бок радиатором сигналящего «бьюика». Он знал, что смерчи и хрупкие, и упорные. Можно наступить на смерчик, но он увернется или закружит вокруг твоей ноги и убежит прочь. А иногда попытаешься поймать его руками, а он исчезнет, но — глянь! — другой такой же стремительно улепетывает футах в двадцати дальше. Позже, когда Рэнди начал учить физику, его брала оторопь от того, что вещество спонтанно организуется в невероятные, тем не менее безусловно самоподдерживающиеся, достаточно устойчивые системы.
Для смерчей не было места в законах физики, по крайней мере в том их застывшем варианте, который преподносят студентам. В преподавании физики есть неписаный сговор: толковый, но затурканный, а потому косный преподаватель общается с аудиторией, состоящей наполовину из инженеров, наполовину из физиков. Инженерам предстоит строить мосты, чтобы те не падали, и самолеты, чтобы те не пикировали в землю на скорости шестьсот миль в час; у них, по определению, потеют ладони и перекашиваются лица, когда лектор заходит не в ту степь и начинает вещать об абсолютно диких явлениях. Физики гордятся тем, что они умнее и морально чище инженеров, и по определению не желают слышать ни о чем непонятном. Сговор ведет к тому, что лектор объясняет (примерно в таком роде): пыль тяжелее воздуха, поэтому падает, пока не достигнет земли. Это все, что вам надо знать про пыль. Инженеры довольны: они любят, чтобы учебный материал был мертв и распят, как бабочка под стеклом. Физики довольны: они любят думать, будто все понимают. Никто не задаст трудных вопросов. А за окнами песчаные смерчи по-прежнему резвятся в студенческом городке.
Сейчас Рэнди снова в Уитмене, впервые за много лет видит, как смерчи (снежные, поскольку стоит зима) лавируют по пустым рождественским улицам, и склонен смотреть на вещи несколько шире: эти смерчи, эти завихрения — следствие холмов и долин, расположенных, вероятно, за мили и мили отсюда. По сути, Рэнди, помотавшийся по миру, мыслит куда гибче и смотрит с точки зрения ветра, а не с фиксированной точки зрения мальчика, редко покидавшего город. С точки зрения ветра, он (ветер) неподвижен, а холмы и долины — движущиеся предметы, которые возникают на горизонте, стремительно приближаются, меняют его и уносятся прочь, предоставляя ветру самостоятельно расхлебывать последствия. Часть последствий — песчаные или снежные смерчи. Будь на пути больше препятствий — крупный город с высокими домами или лес с ветвями и листьями, на этом история бы закончилась: ветер полностью выдохся бы, сник и перестал существовать как единое целое, а его аэродинамическая активность свелась бы к неразличимым завихрениям вокруг сосновых иголок или автомобильных антенн.