Он вытаскивает раздвижную ручку, ставит сумку на колесики и направляется к таможне. По пути смешивается с группой хоккеисток. Им это страшно уморительно, что несколько смущает Рэнди, пока девушек не начинает смешить собственная смешливость. Работают лишь несколько таможенных коридоров, и кто-то вроде регулировщика распределяет поток пассажиров; он указывает девушкам на зеленый коридор, а Рэнди, разумеется, на красный.
Впереди, за таможней, Рэнди видит встречающих. Среди них девушка в нарядном платье. Это Ами. Рэнди застывает как вкопанный. Она выглядит сногсшибательно. Рэнди гадает, очень ли большая наглость предположить, будто Ами надела платье специально для него. Наглость это или нет, так уж он думает — и едва не бухается в обморок. Не хочется сходить с ума до окончания таможенных формальностей, но, может быть, сегодня у него впереди кое-что получше «Капитанских кранчей».
Рэнди входит в таможенный коридор. Ему хочется сломя голову рвануть к Ами, однако таможенники не поймут. Впрочем, так тоже хорошо. Еще никто не умер от предвкушения. Предвкушение даже приятно. Как там сказал Ави? Иногда лучше желать, чем получить. Рэнди уверен, что не разочаруется, получив Ами, но желать ее тоже здорово. Он несет ноутбук впереди себя, а сумку тащит сзади, постепенно тормозя, чтобы она по инерции не сломала ему колени. Вот и длинный стальной стол. Тощий, как глиста, господин стотысячный раз в своей жизни спрашивает: «Национальность? Пункт отправления?» Рэнди отдает ему документы и, продолжая отвечать на вопросы, нагибается, чтобы поставить сумку на стол. «Откройте замки, пожалуйста», — говорит инспектор. Рэнди наклоняется и щурится на крохотные бронзовые колесики, которые нужно выставить в правильной комбинации. Инспектор тем временем возится у самого его уха, расстегивая молнию на пустом кармашке. Что-то шуршит.
— Что это? — спрашивает инспектор. — Сэр? Сэр?
— В чем дело? — говорит Рэнди, выпрямляясь и глядя инспектору в глаза.
Инспектор, словно в рекламном ролике, поднимает на уровень головы герметичный полиэтиленовый пакетик и указывает на него свободной рукой. Дверь позади открывается, выходят люди. Пакетик наполнен сахаром или чем-то еще — может быть, сахарной пудрой — и скатан в трубку.
— Что это, сэр? — повторяет инспектор.
Рэнди пожимает плечами.
— Откуда я знаю? Где вы его взяли?
— Это лежало в вашей сумке, сэр. — Инспектор указывает на кармашек.
— Ничего подобного. Кармашек был пуст.
— Это ваша сумка, сэр? — спрашивает инспектор, одной рукой разворачивая к себе картонную бирку. Позади него собралась уже порядочная толпа, которую Рэнди не замечает, поскольку ясное дело, смотрит только на инспектора.
— Да, думаю… я только что расстегивал замок, — говорит Рэнди.
Инспектор оборачивается и делает знак рукой. Люди, стоявшие за ним, разом бросаются вперед. Они в форме и по большей части вооружены. Очень скоро некоторые из них оказываются у Рэнди за спиной; собственно, они его окружают. Рэнди смотрит на Ами, но видит лишь пару брошенных туфель: она босиком рванула к телефону-автомату. Возможно, ему никогда больше не увидеть ее в платье.
Рэнди гадает, будет ли тактической ошибкой немедленно потребовать адвоката.
Бобби Шафто просыпается от запаха дыма. Пахнет не забытым в духовке печеньем, не тлеющей кучей осенней листвы и не бойскаутским костром. Это смесь дымов, которых он последние года два изрядно нанюхался: например, от горящих зданий, резины, топлива.
Бобби приподнимается на локте и видит, что плывет в длинной узкой лодке. Недобрый, пахнущий гарью ветер раздувает грязный парус над головой. Глубокая ночь.
Он поворачивается, чтобы взглянуть вперед. Голове это не нравится. Острая боль ломится в двери сознания. Слышны глухие удары ее кованых башмаков.
А! Кто-то вколол ему морфий. Шафто довольно ухмыляется, жизнь хороша.
Темно, как в погребе: над озером опрокинута плотная черная полусфера. Однако по левому борту лодки в ней есть трещинка, в которую сочится желтоватый свет. Он искрится и дрожит, словно звезды, если смотришь на них сквозь марево над капотом черной машины.
Бобби садится и всматривается, постепенно осознавая расстояния. Желтое зарево начинается примерно на восьми часах, если считать, что нос лодки указывает на двенадцать, и продолжается до часа. Наверное, какой-то невероятно чудной предрассветный феномен.
— Майниила, — говорит голос сзади.
— Что?
— Это Манила, — говорит по-английски другой голос, ближе.
— А чего она освещена? — Бобби не видел освещенного города с сорок первого и забыл, как это выглядит.
— Японцы ее подожгли.
— Жемчужина Востока, — говорит кто-то ближе к корме. Слышны горькие смешки.
В голове у Шафто наконец проясняется. Он трет глаза. Милях в двух по левому борту в небо взлетает бочка с бензином, проносится ракетой и пропадает. Бобби начинает различать силуэты пальм по берегу озера, черные на фоне пожарища. Лодка бесшумно скользит по темной воде, маленькие волны плещут о ее борт. Шафто чувствует себя только что родившимся, новым человеком в совершенно новом мире.
Любой другой спросил бы, почему они направляются в горящий город, а не бегут прочь. Однако Шафто не спрашивает, как не мог бы спросить младенец, только смотрит широко открытыми глазами на мир, который ему открылся.
Тот, что говорил с ним по-английски, сидит рядом на планшире. Во тьме маячит бледное лицо над темной одеждой и белый, с прямоугольной выемкой, воротничок. Шафто ложится на дно лодки и некоторое время смотрит на спутника.