Криптономикон, часть 2 - Страница 47

Или: «Доктор Алан Тьюринг из Кембриджа утверждает, что душа — это выдумка, и все, определяющее нас как людей, можно свести к ряду механических операций».

И так далее в том же духе. Пока он не нашел ничего такого, чтобы гарантированно сразило бы Мэри наповал. Более того, у него нет ни малейшего представления, как себя вести. У него всегда так было с женщинами, вот почему он ни разу не завел девушки.

Но сегодня все иначе. Это жест отчаяния.

Что сказать про танцы? Большое помещение. Мужчины в форме и по большей части выглядят незаслуженно хорошо. Много лучше, чем Уотерхауз. Женщины в платьях и с прическами. Губная помада, жемчуг, биг-бэнд, белые перчатки, мордобой, кто-то исподтишка целуется, кто-то украдкой блюет. Уотерхауз опаздывает — снова проблема транспортировки. Весь бензин ушел на то, чтобы большие бомбардировщики осыпали японцев взрывчатыми веществами. Перевезти комок плоти по фамилии Уотерхауз через Брисбен, чтобы он попытался лишить невинности девушку, — последняя задача в списке. Ему приходится долго идти в жестких кожаных ботинках, которые по пути несколько утрачивают свой блеск. К концу дороги он окончательно убежден, что они годятся единственно для остановки артериального кровотечения из ран, ими же причиненных.

Ближе к концу вечера он замечает Рода. После нескольких танцев (поскольку у того нет отбоя от партнерш) Род наконец направляется в угол, где все друг друга знают, все веселятся и вообще прекрасно обходятся без Уотерхауза.

Наконец он различает шею Мэри Смит, которая сквозь тридцать ярдов густого табачного дыма выглядит такой же невыразимо желанной, что и в гостиной миссис Мактиг. Уотерхауз берет курс на нее, как морской пехотинец — на японский дот, перед которым и сложит голову. Интересно, награждают посмертно геройски павших на танцах?

Он все еще в нескольких шагах, бредет, как в угаре, к белой колонне шеи, когда внезапно музыка стихает и до слуха доносятся голоса Мэри и ее друзей. Они весело болтают, но не по-английски.

Наконец Уотерхауз разбирает выговор. Более того, он разгадывает загадку писем, приходивших в пансион миссис Мактиг адресованных кому-то по фамилии сСмндд.

Все ясно! Мэри и Род — йглмиане! И фамилия их не Смит — просто звучит похоже на Смит. Их фамилия — сСмндд. Род вырос в Манчестере — вероятно, в каком-то йглмском гетто, — Мэри происходит из той ветки семьи, которую пару поколений назад выслали в Большую Песчаную Пустыню за нелады с законом (надо думать, мятеж).

Вот пусть Тьюринг такое объяснит! Поскольку это доказывает, что есть Бог и, более того, что Он — личный друг и помощник Лоуренса Притчарда Уотерхауза. Вопрос первой фразы решен идеально, как теорема. Q.E.D., крошка. Уотерхауз уверенно шагает вперед, жертвуя хищным ботинкам еще квадратный сантиметр кожи. Как удастся восстановить много позже, при этом он встает между Мэри и парнем, с которым та пришла на танцы, и, может быть, толкает того под локоть, так что парень проливает пиво. Все смолкают. Уотерхауз открывает рот и произносит:

— Гкснн бхлдх сйрд м!

— Эй, приятель! — говорит парень, с которым Мэри пришла на танцы.

Уотерхауз поворачивается на голос. Дурацкая ухмылка на его лице представляет собой вполне подходящую мишень, и парень безошибочно попадает в нее кулаком. У Лоуренса мгновенно немеет нижняя часть головы, рот наполняется теплой, питательной на вкус жидкостью. Бетонный пол взлетает, крутясь, как подброшенная монета, и отскакивает от его виска. Все четыре конечности Уотерхауза прижаты к полу весом его торса.

Какое-то оживление происходит в далекой плоскости человеческих голов, на высоте пяти-шести футов от пола, где обычно и протекает нормальное общение. Парня, который стоял с Мэри, оттаскивает в сторону кто-то сильный — под таким углом трудно различать лица, но вполне вероятно, что это Род. Он кричит на йглмском. Вообще все кричат на йглмском, даже те, кто говорит по-английски, потому что у Лоуренса травматическое расстройство центров распознавания речи. Лучше оставить все эти изыски на потом и заняться более насущным филогенезом: например, замечательно было бы снова стать позвоночным. После этого, возможно, удастся в отдаленной перспективе перейти к прямохождению.

Тощий йглмско-австралийский парень в форме военного летчика подходит и тянет его за правый передний плавник, рывком втаскивая Уотерхауза по эволюционной лестнице — не для того чтобы помочь, но чтобы получше разглядеть лицо. Летчик кричит (потому что музыка заиграла снова):

— Где ты научился так говорить?

Уотерхауз не знает, с чего начать: упаси Бог снова обидеть этих людей. Однако слов и не требуется. Летчик кривится от омерзения, как будто у Лоуренса из глотки лезет двухметровый солитер.

— На Внешнем Йглме? — спрашивает он.

Уотерхауз кивает. Изумленные и потрясенные лица застывают каменными масками. Ну конечно! Они с Внутреннего Йглма! Жителей этого острова постоянно притесняют; у них и музыка самая лучшая, и люди самые интересные, однако их постоянно шлют на Барбадос рубить сахарный тростник, или в Тасманию гонять овец, или… ну, скажем, в юго-восточную часть Тихого океана, бегать по джунглям от обвешанных взрывчаткой голодных камикадзе.

Летчик выдавливает улыбку и легонько хлопает Уотерхауза по плечу. Кто-то из присутствующих должен взять на себя неприятную дипломатическую работу и сгладить инцидент. Летчик, с истинным внутренне-йглмским тактом, взял это на себя.

— У нас, — бодро объясняет он, — так говорить невежливо.

— Да? — недоумевает Уотерхауз. — А что я такого сказал?